Lingvids

Конечно, очень заманчиво было бы искать следы самого древнего праязыка, того, на котором изъяснялись прапрапредки людей еще во времена палеолита. Но… во-первых, мы еще очень плохо представляем себе даже антропологическую историю становления человека современного типа — homo sapiens, а тем более пути и этапы формирования древнейших языков (или языка?) человечества. И археология, и «археология» языков тут пока что бессильны. Правда, существует и еще один путь — заглянуть в глубины тысячелетий с помощью своего рода этнографии языков.

Многие народы и поныне сохраняют образ жизни наших далеких предков — людей каменного века. Мифы, обряды, общественный строй андаманцев и бушменов, австралийцев и веддов очень похожи. Значит, эти народности являются своеобразными живыми ископаемыми, они сохранили многие черты мышления первобытного человечества. Благодаря им ученым удается раскрыть смысл живописи художников палеолита, узнать о первых способах добывания огня или об охоте, с оружием, сделанным из камня. Нельзя ли с помощью языков, на которых говорят живые люди каменного века, попытаться узнать и о том, каков был язык первобытных людей много тысячелетий назад?

Пусть попытки установить родство между бушменскими, австралийскими, андаманскими и другими наречиями оказались безрезультатными. Слишком много времени прошло с тех пор, как человек стал заселять планету. Да при этом часть «первобытных современников» утратила свой родной язык. Ведды, например, перешли на один из индоевропейских, семанги и сенои — на австрические языки. Но если и материальная и духовная культуры их поразительно близки, то, возможно, и в языках мы увидим черты общности, некую «первобытность», пусть и не говорящую о родстве?

Однако все попытки отыскать первобытный язык окончились неудачей. Первое время считали, будто словари австралийцев, бушменов и т. д. включают очень мало разных слов. Позднее оказалось, что бедность словаря говорит лишь о плохих лингвистических знаниях его составителя. Бушмены или австралийцы тут ни при чем — они пользуются тысячами различных слов.

Полагали, что в словарях первобытных народов нет обозначений абстрактных понятий. Но и это оказалось выдумкой: наряду с десятками различных наименований для отдельных видов змей у австралийцев есть и общее слово, обозначающее «змею вообще». Правда, у них нет философских и научных терминов. Но это говорит не о языке, а лишь об уровне культуры. Когда-то этих терминов не было ни в немецком, ни в китайском, ни в других языках. Богатство или бедность словаря зависят от условий жизни, а не от первобытности или культурности самого языка.

Быть может, следы «первоязыка» удастся отыскать не в лексике, а в фонетике? Некоторые ученые полагали, что щелкающие звуки бушменов — свидетельство того архидревнейшего периода, когда человеческое общество от звуков-сигналов, свойственных животным, переходило к языку. Однако бушменская фонетика, наряду с абхазской, самая сложная и трудная в мире. Неужели, учась говорить, первобытный человек начал с таких труднопроизносимых звуков? Ведь речевой аппарат его был еще неразвит (массивная нижняя челюсть неандертальцев почти лишена подбородочного выступа — значит, членораздельная речь у них находилась в зачаточном состоянии). Вряд ли наши предки начинали с бушменских щелкающих или кавказских глоттализованных согласных (в аварском языке, например, есть 14 различных звуков к ). Сложность фонетики — свидетельство не примитивности, а, наоборот, развитости речи.